IV. «О, женщина, тебя считал я надеждой, утешеньем, всем...»


* * *
Шелест, звон, удары капель,
бьются капли, льётся звон,
мокнут волосы как пакля,
а в ушах стоит – дин-дон.

Пляшут капли по панели –
дождь! Весна! Во всю галдя.
Под веселый звон капели –
я хочу тебя, тебя, шепчут губы еле-еле.

Я тянусь, ищу тебя,
пальцы рук похолодели,
но вокруг одни капели,
ничего кроме дождя.
1967


* * *
Мне во сне приснился светлый лик,
трепетный как детское дыханье,
лёгкий очерк нежных губ твоих
чуть открытых, жаждущих лобзанья,

милых глаз, смеющийся прищур,
твои руки, что меня ласкали,
но во сне, явившись как-то вдруг,
ты умчалась, в голубые дали.

Тихо листья падали, кружась,
на застывшую во мраке землю.
Быстро уходила ты, смеясь,
никаким мольбам моим не внемля.
1967


М.С.Н. в день совершеннолетия
Обвило руку и легло,
как след весны, как след виденья,
как лёгкий вкус прикосновенья,
простое медное кольцо.

Легло как пух на воду, клином
забилось в сердце. В этот год,
запахший счастьем, как жасмином,
нависший бременем забот,

твой день настал, и было счастье,
и было детство позади,
и нежно-нежно холодил
металл кольца твоё запястье.
Май 1968


Признание
Водную гладь с далью и холодом.
Зелень лесов с данью и голодом.
Солнца жару с марева прелестью.
Тебя люблю со всей моей нежностью.
1968


* * *
Майский день начинался в тумане,
распыляя свой призрачный свет.
Солнца луч резал дым сигарет
и зайчонком играл на диване.

За окном воробьи впопыхах
умывались в пыли придорожной.
От прошедшей же ночи тревожной
лишь остался непонятый страх.

Облака лебедями неслись,
подавая надежды на счастье.
Не заметен был признак ненастья,
но надежды мои не сбылись.

Вечер пасмурный поступью дробной
вдруг пришёл, говоря о себе,
и оставил лишь место мольбе,
да надежде, теперь уж никчёмной.
1969


* * *
Извините, девушка, нахала,
что на улице средь бела дня
хочет знать ни много и ни мало,
только и всего, как звать тебя.

И не хмурьте слишком строго брови,
торопясь скорее убежать.
Может быть, ему дано судьбою
было вас сегодня повстречать.

Может быть, сегодня будет праздник,
будут в церкви бить колокола
и цветы цвести, и липы пахнуть
как нигде ещё и никогда.

Что же вы молчите? Или губы
так боятся тишину спугнуть?
Иль готов ответ сорваться грубый?
Так идите, скатертью вам путь.
1969


* * *
Ещё весна не начиналась,
не слышно было звона капель
и мы с тобой не повстречались,
мы даже думать не могли,
что будут вёсны, будут зимы,
намного нынешних красивей,
что будет радость и печали,
но мы не знали, мы не знали,
мы даже думать не могли,
что обходить не надо света,
что счастье бродит рядом где-то,
а не затоптано в пыли.
1970


* * *
Тёмный вечер, погашены свечи,
тихий шелест портьер у окна.
Льёт печальный свет свой луна
на озябшие женские плечи.

Бьётся сердце. В глазах голубых
крик отчаянный, крик – помогите!
Только рвутся последние нити
о безмолвие комнат пустых.

Ласки грубые, долгая ночь
и тревожный, восторженный шёпот.
Станет слышен на улице топот,
но ничто ей не в силах помочь.
1971


* * *
Торшер. Два кресла. В этом мире
остались только ты и я
и блики света сонно плыли,
нас унося из бытия.

Давно желанная картина
стоит в глазах передо мной.
Нас джинн из лампы Аладдина
во сне соединил с тобой.

И, поражён виденьем ярким,
к твоим стопам приникну я.
Ты, как Лаура для Петрарки,
извечная мечта моя.

На перекрёстках мирозданья,
наверно, в этом весь секрет –
для Дон Кихота Дульсинеи
прекрасней не было и нет.

Я за один лишь взгляд Джульетты
готов отдать весь белый свет,
но не избегнуть мне вендетты –
мстит за Офелию Лаэрт.
1972


* * *
Хоть долго время тянется в разлуке
всё ж сердца грусть
проходит,
ну и пусть,
зачем страдать, заламывая руки.

Намного проще, обо всём забыв,
ловить мгновенья
призрачного счастья,
и, не узнав желанного волненья,
в надежде ожидать другой порыв.

И так всё время на ветру трепаться,
как рано пожелтевший
летний лист.
На вид ты – как и прежде чист,
но стоит ли в сомненьях разбираться.

Когда б мы знать могли,
что делается там,
в дали,
где счёт потерян дням.
1972


* * *
Какое новое светило,
на небосклоне засветило,
что, позабыв про свой обет,
готов вдруг бросить всё на свете,
лишь только б видеть очи эти
и силуэт?

Какие лунные приливы
коснулись этой пышной гривы
волной играющих волос?
Но на другом витке спирали
её, конечно повстречали –
всё под откос.

Прекрасный сон, быль, небылица?
В судьбе нельзя так ошибиться
ну хоть ты плачь.
И вихрем облако клубится –
надежды слабой кобылица
пустилась вскачь.

Пусть сон – но, непременно в руку.
Потуже затяну подпругу,
ещё рывок –
как принц из сказки стародавней
к принцессе на горе хрустальной
на огонёк.

И там сгореть в её объятьях
от дивных чар,
как по эллинскому преданью
сгорел Икар.
1986


* * *
Сколько раз я тебе изменял?
Сам не знаю, да, может не стоит
вспоминать о поверженной Трое,
о слезинках в любимых глазах.

Сколько раз я к тебе приходил,
бесконечно скорбя,
и, усевшись тихонько, глядел
как закат за окном розовел
и на горькие складки у рта?

Сколько слов я тебе говорил?
Умолял, Упрекал.
Только плакать не надо навзрыд –
я ни разу не лгал.

Отчего же в любимых глазах
слёзы льются рекою,
почему вспоминаешь о Трое,
как о чём-то поверженном в прах?
1986


* * *
Ах, эти пасмурные дни,
когда на улицу не выйдешь,
тебя неделями не видишь
лишь ждёшь, когда пройдут они.

Ах, эти встречи впопыхах
и непременный детский лепет.
Твоих ресниц тревожный трепет
и обещание в глазах.

Ах, этих алых губ магнит,
немного тронутых улыбкой,
меня со всею страстью пылкой
к тебе так сладостно манит.

Ах, эта чопорность манер,
боязнь обидеть даже словом.
Зачем в гусарстве бестолковом
присвоил званье – кавалер.

Ах, эти вечные прости
и неизбежность расставанья,
когда, наперекор желанью,
приходят ожиданья дни.
1993


* * *
О, женщина!
Ты амфора с вином –
Пьянишь рассудок ты
и жаждою томишь.

Ты арфа
с многозвучьем чутких струн,
лишь только тронешь –
заиграешь ты.

Ты яркая полночная звезда,
зовущая на подвиги мужчин.
Но стоит выпить суть твою до дна –
ты просто-напросто – пустой графин.
1999