II. У природы нет плохой погоды


* * *
Уезжая в город, покидать нам жаль
шелковые реки, голубую даль,
розовые горы в шапках облаков –
девственные книги каменных веков.

Длинная дорога, перестук колес,
долгую разлуку поезд мне принес.

Бьет лучами солнце, в пыльное окно.
Горы в дымке тонут. До свиданья! Но

в городах далёких снятся иногда
розовые горы, белые снега,
голубые окна вековых озёр,
убранные лесом в палевый узор.
1971


* * *
Дождик топчется за дверью,
странный мокрый непоседа,
вытирает чинно ноги
о соседские пороги.

Дождик просится погреться,
этот бессловесный дождик
лижет вашу дверь от скуки,
лижет преданно вам руки.

Дождик много сказок знает,
славный, милый этот дождик,
про принцесс и принцев разных,
и про золушек прекрасных.

Он ушёл, не смог дождаться,
не сказал и сотой доли,
только лужицы шептались
о невысказанной боли.
1972


Зимний Кольский
Из поезда – и прямо в лес
сквозь бурелом, меж валунами
торчащими, как из небес,
чрез толщу снега под ногами.

Сквозь грозди красные рябин
вдоль склонов занесённых сопок,
сквозь дрязги мелочных обид,
сквозь жизнь идём в ущелье Мёртвых.

В ущелье сказок, где, как дым,
сползают облака в отрожки,
где каждый след, как свет в окошке,
сияет небом голубым.

Забравшись вверх под облака,
не страшно было вниз свалиться,
ведь друга верная рука
нам не давала оступиться.

Съев перекус, как божий дар,
спускались траверсом по склону
туда, где солнца красный шар
скользил в снега по небосклону.

Где, зацепившись за карниз,
стояли худенькие ели
и в ожидании глядели
как в брызгах катимся мы вниз.

И в памяти на много лет
останется тот зимний Кольский –
бруснично красный лыжный след
и терпкий привкус сигарет,
и ветра свист многоголосый
как панацея от всех бед.
1974


Летним утром
Тумана раннего густая пелена
развешана, как занавес, в лесу.
И потускневший месяц пьёт росу,
а недопитых капель звон
в рожке его серебряном играет
и где-то далеко вдруг затихает,
как эхо, словно в воду погружён.

Берёзы, свои кудри распустив,
стоят, слегка перебирая струны,
и льётся тихий шелеста мотив.
Его тотчас подхватывает ветер
и, свистнув раз-другой по камышам,
пройдётся лёгкой зыбью по ладам
вдруг остановится и, словно в знак признанья,
доносятся, едва слышны
апплодисменты плещущей волны.

Тут, по палитре краски расплескав
от бледно розовой до сочно жёлтой,
вступает солнце гаммою мажорной
в проснувшегося леса птичий гам.

И занавес расходится, открыв простор,
и, разрастаясь шире,
сливаясь в стройный гимн,
бушует песня жизни над Россией!
1977


* * *
Печальный серый дождь как будто входит в раж,
терзает космы рыжие полунагого леса ветер,
Его извечный спутник и надежный паж,
Озябших листьев медь испуганно трепещет
и льнёт к телам деревьев, их прося
защиты, ну а дождь всё хлещет
по стынущим ногам осин, по коже шелковистой
берёз, он бьёт в живую грудь земли,
уставшей после тягот лета и,
собиравшейся хоть на зиму вздремнуть.
Уж из разбухших складок колеи
она не в силах высосать всю воду
и ждёт зимы, как узник ждёт свободу.
1977


Зима
От суеты невдалеке –
Час на автобусе, не больше,
в синь неба руки устремив,
стоит берёзовая роща.

Позёмка вьётся вдоль пути
и холодит берёзам ноги
и, побелев, стоят они,
застыв в сугробах у дороги.

Искрится снег, скрипит мороз
и где-то каркают вороны,
и елей островок зелёный
темнеет в глубине берёз.

Рябины брызги на снегу
алеют, словно капли крови.
Я наглядеться не могу,
как будто всё, что вижу, вновь мне.

И сердце защемит слегка,
и позовет неодолимо,
когда с порывом ветерка
почую сладкий запах дыма.

Вот покосившийся забор
у покосившейся избушки
и прохудившийся платок
на вышедшей встречать старушке.
Она прищурила глаза,
едва прикрыла их ладошкой
и смотрит, кто же там идёт
давно нехоженой дорожкой.

Ей грезится, что сын пришёл,
дров нарубил движеньем быстрым
и по воду затем пошёл
с рассохшим старым коромыслом.

Что загудел в печи огонь,
дрова трещат и пар клубится,
и каша в чугунке томится,
и пальцы тронули гармонь,

И полились, как дым, в избе
гармони старой переливы
и, наконец-то, день счастливый
явился и в её судьбе.

Ей тихо на колени спать
уляжется, мурлыча, кошка.
Старушка снова станет ждать
на табурете у окошка.

А за окном луна встаёт
и льёт на мир свой свет прозрачный,
а лес, одетый в саван мрачный,
кого-то у дороги ждёт.
Февраль 1999