I. Эх, жизнь моя
Я разным бываю порою –
Бываю плохим и хорошим,
И просто самим собою.
* * *
Так много на земле страданий,
что верится невольно мне –
есть где-то там, за дальней далью,
причастный и к моей судьбе.
Глаза с печалью и тоскою
глядят на мой неверный путь.
В них крик наполненный мольбою –
и мне приходится свернуть.
В сиянье дня, во мраке ночи
я вижу скорбный их овал.
Они прощают, но не многих,
Не тех, кто слишком низко пал.
Они следят, чтоб я в дороге
Не заблудился, не устал.
Я – человек, но перед ними
всё ж несоизмеримо мал.
1967
* * *
В жизни вещи разные бывают.
Объяснить никто не сможет нам
отчего туман на землю падает,
и грачи летят из дальних стран,
отчего на небе звёзды тучей,
а будильники звенят в тиши ночной,
почему хотим мы самой лучшей,
а на нас глядят с укором и тоской?
Почему последней желтой птицей
падает на землю лета тень,
почему я должен был родиться
не вчера, не завтра, а в тот день?
Почему с весною уходящей
вдруг уходит первая любовь,
отчего черёмухи увядшей
запах вспоминается мне вновь?
1967
* * *
Ещё вчера светило солнце,
закат алел как никогда,
глядели девичьи глаза
из позабытого оконца.
Ну а сегодня полумрак,
зеркал затянутые лица
и у подъезда вереница
родных, знакомых и зевак
Последний путь, звон колокольный,
надрывный и печальный звон,
затронет их как жуткий сон,
на миг своей щемящей болью.
А завтра снова будет солнце
и снова неба бирюза,
да те печальные глаза
из позабытого оконца.
1967
* * *
Серая стена в стороне от дороги,
серая дорога в стороне от стены.
До стены от дороги не так уж много
проложено тропок прямых и кривых.
Это не место, где празднуют праздники,
пьют вино и женщин целуют.
Это не лес, в котором о счастье
на каждом суку кукушки кукуют.
Здесь старушки ногами шаркают,
тишину, нарушая шамканьем,
и подыскивают местечко
где прилечь им, где прилечь им.
Здесь нависла костлявая лапища.
Это место зовётся – кладбище.
Дин-дон – колокола бьют,
Дин-дон – кого-то несут,
Дин-дон – от зари до зари,
Дин-дон – звонят звонари
И тишина, лишь только всхлип,
треск лопат и шорох одежд.
Ветер пыльцу сдувает с лип,
запахом режет всё, без надежд.
Люди что-то хоронят здесь.
Какой это клад – попробуй взвесь?!
Родной человек из жизни ушёл,
У здешней земли особый душок.
Жизнь хороша, но лишь только тогда,
Когда коротка – она дорога.
1967
***
Последний звонок
Последний день – и звон стоит в ушах.
Последний день – и слёзы расставанья,
И льётся звон, как нить воспоминанья
всего, что пролетело на глазах.
***
Глаза! Глаза! Как много в них вопросов.
Придёте или нет? А...всё равно...
Но школа поднимается утёсом
учителем обтёсанным давно.
И падают цветы к ногам, к ногам.
А голос всё твердит, всё о своём
Он заглушает зала легкий гам –
Да, мы придём! Вы ждите! Мы придём!
1968
***
Прощание с институтом
Сколько зим прошло, и сколько вёсен,
сколько праздников и разных дат?!
Сколько раз экзамены на осень
оставлял нам добрый деканат?!
И не раз отметками в зачётке
отмечался каждый наш успех.
Всё прошло, как сходит первый снег,
как стирают детские пелёнки,
Здесь не будет больше наших песен,
наших игр и наших кутежей,
хоть и будет дым табачный взвешен
в гуле многолюдных этажей.
Сколько лет нам были эти стены
домом неосознанных утрат?!
Но пришла пора – уходим,
Все мы, как заходит солнце на закат!
1974
* * *
День за днём пролетел старый год
и уже навсегда канул в вечность.
Кто-то дыры латал,
Кто-то звезды хватал,
Кто, устав от забот и тревог,
вместе с ним отошёл в бесконечность.
Всех надежд неоправданных груз,
всех печалей испитую чашу
он захватит с собой,
поручусь,
и оставит лишь радость,
а, может быть, грусть
по тому, сокровенному, часу.
Вот оторван последний листок –
календарь похудел ровно на год
За окном скрип шагов –
Новый год к нам идёт,
зимней сказки желанный подарок.
1977
* * *
Уходит жизнь, как поезд в никуда,
а я в нём, словно «заяц», без билета
забился в глубь купе, и еду,
а за окном проносятся года.
Остался позади родной перрон
с воспоминаньем песен, что мне пели
на сон грядущий у моей постели.
Растаял в дымке детства сладкий сон.
Уж пролетели школьные года
под вальса нестареющего звуки
и на вопрос о будущей разлуке
колеса простучали да-да-да.
Вот полустанок «первая любовь»,
за ним вторая, третья и так дальше
а жизнь бежит, того, что было раньше
не возвратить и не изведать вновь.
Построен дом и дети поднялись,
и за окном, посажены тобою,
сады, шумя зеленою листвою,
за поворот дороги пронеслись.
Разносит ветер паровозный дым
и вместе с ним заботы и тревоги
по встречной колее дороги
мелькают мимо поездом шальным.
И снова тишина, лишь стук колёс.
Кондуктор объявляет остановку.
Из темноты, надвинувшись неловко,
вокзал несбыточных надежд пополз.
Скрип тормозов. Стоянка пять минут,
и кто-то отбивает телеграмму:
Встречайте. Завтра. 8:30. Маму.
Как будто в этом мире где-то ждут.
Вот поезд снова набирает ход,
проплыл глазок зелёный светофора,
свободные места вдоль коридора
поспешно начал занимать народ.
В дорогу гонят радость иль беда
и потому надеемся – не скоро
пойдут с проверкою билетов контролеры,
а поезд мчится дальше – в никуда.
А может лучше взять, на всём ходу,
дверь отворить в неведомые дали
и сделать шаг, пока не помешали,
навстречу вечности. Всевышний, я иду!
Октябрь 1998
***
Реквием
Вот и годы пролетели
словно быстротечный миг.
Не подняться уж с постели
мне под тяжестью вериг.
Труд дороги не изведать,
Не проситься на постой,
утром по росе не бегать
и не мять травы густой
Вольным воздухом раздолья
полной грудью не дышать
и над праздничным застольем
голос свой не возвышать.
Видно наступило время
на покой мне уходить
и посеянное семя,
уходя благословить.
Им оставлю неба просинь
в пене белых облаков
и, дурманящий под осень,
запах зреющих хлебов,
словом, вечно нас манящий
из насиженных квартир,
радость жизни всем дарящий
и безумный этот мир.
А ещё оставлю строчки
незатейливых стихов,
завершив их многоточием
мной не высказанных слов
Бал окончен, гаснут свечи
жизнь не повернуть назад,
У постели, сгорбив плечи,
провожатые стоят.
Под святыми образами
над дилеммой: быть – не быть
мне с незваными гостями
трубку мира не курить.
Жизни таинство свершится
и, окончив путь земной,
улетит душа как птица,
на рассвете в мир иной.
Март 1999
* * *
Я жизнь прожил так,
как меня учили.
Возможно, был порой излишне груб,
но я любил тех,
кто меня любили,
а с недругом квитался – зуб за зуб.
Злодейка жизнь меня
нещадно била,
но о другом пути не помышлял
и, стиснув зубы,
хоть и трудно было,
я ей другой щеки не подставлял,
а дальше шёл,
к своей заветной цели,
что как звезда сияла впереди
и, хоть порой романс финансы пели
я свято чтил завет – не укради.
Сам не просил
с протянутой рукою,
Но и другим просящим не давал.
Искал во тьме
Урочною порою
разбросанные камни собирал.
Насущный хлеб свой
добывал по крохам,
в поте лица, верша нелёгкий труд.
И верности обет,
дав перед богом,
я не творил с чужой женою блуд.
На собственных
и на чужих ошибках
познал: ученье – свет,
а неученье – тьма
и золотую середину выбрал,
чтоб не изведать горе от ума.
Я открывал,
убежище просящим,
дверь, в тишине едва услышав стук,
и осенял крестом животворящим
сомненьями истерзанный свой дух.
Мне иногда
в сознании воспалённом
шептал о месте златоустый Змий,
но и тогда я,
гневом ослеплённый,
о заповеди помнил – не убий!
Я жизнь прожил
и вот пора настала
оценку дать тому, что совершил:
Рай заслужил
иль в Ад идти пристало,
ведь кто на этом свете не грешил?!
Март 1999
* * *
Я, как Булат, дитя Арбата,
его бессменный часовой.
Здесь пращуры мои когда-то
остановились на постой
Здесь появился я на Ржевском,
когда звенел капелью март.
Я дорожу им, как наследством,
его пою, как верный бард.
Я знаю каждый переулок
и каждый улиц поворот
где с ароматом сдобных булок
меня, как прежде, детство ждёт,
где по булыжнику с друзьями
кольцо гремящее гонял
и где с весенними ручьями
кораблик странствий отправлял.
Арбат. Арбат. Как сердцу мило
мне благозвучье этих слов.
Оно наградой мне явилось
из незапамятных веков.
И, как птенец, набравший силы
уже покинув отчий дом,
куда б судьба не заносила,
я память сохранил о нём.
Март 1999
* * *
Я раньше никогда не думал
как нелегко из жизни уходить.
Казалось, стоит дверь лишь затворить.
Но вот под шорох листьев павших
и нудный стук осеннего дождя
ОНА пришла и позвала меня
в последний путь в страну теней вчерашних
Приходу я нежданному не рад
и голос подаю не смелый –
дай поглядеть как скорбный саван белый
на землю кинет зимний снегопад.
Позволь взглянуть, как в предрассветный час
уже гонимый вестником Авроры,
мороз свои волшебные узоры
на окна нанесёт в последний раз.
И что ж, пришла зима, продлив мои минуты,
но под метели заунывный вой
я снова ощущаю за собой
ЕЁ дыханья холод лютый.
А я опять к ней с просьбою простой –
хочу с весенним солнышком проститься
услышать капель звон и вешнею водой
перед дорогой дальнею омыться.
Хочу взглянуть, как предвещая лето,
сквозь прелый лист пробьются первоцветы,
услышать, как трепещет майский лист,
а лес наполнит щебет райский птиц.
И вновь она даёт отсрочку мне
и воздух полон свежестью весенней,
и я уже поверил в воскрешенье,
и солнца луч запрыгал по стене.
Но заморозков утренний ледок
и облетевший цвет расцветшей вишни,
как смертного озноба холодок
напоминают мне, что я здесь лишний.
И я молю – о, дай мне испытать
как разноцветие лугов дурманит,
как в летний зной реки живая гладь
к себе прохладой и забвеньем манит.
И вот настало лето в свой черёд
и подарило прелесть красок жизни,
а словно в знак о предстоящей тризне,
венок увядший, да игристый терпкий мёд
Прошу я СМЕРТЬ немного подождать –
к чему спешить, ещё не наступила осень
и тучи не закрыли неба просинь,
и стаи птиц не стали улетать,
ещё не закружился листопад,
укутывая землю одеялом
и целый день, гонимы ветром шалым,
по крыше капли нудно не стучат.
Так завершился жизни оборот,
сквозь зелень леса проступил багрянец,
как на больном горячечный румянец,
на стеклах капли, как холодный пот.
Кольцо замкнулось в круговерти дня
и остаётся ожидать с надеждой,
что и сейчас я окажусь сильней.
Декабрь 1999
//